Продолжение,Начало путешествия по Приморью здесь.
Вскоре мы грузимся в служебный уазик и въезжаем в заповедный лес. Стеною стоят кедры, пихты, дубы, ильмы, ясени, встречающие нас как старых друзей, шевеля лохматыми лапами. Но что это? На лесной дороге стоит машина, а двое молодцов, увидев нас, пытаются скрыться в лесу. Егерь с карабином наперевес отважно бросается в заросли и вскоре выводит орлов. С ними «улов» ─ четыре мешка шишек. Сборщики путанно объясняют, что заблудились, вообще-то они местные, зарплату никто не платит, и нужда погнала в лес. На появление фотокамеры реагируют вполне адекватно, закрывая лица. Зачем это делать заблудившимся в лесу непонятно. Егерь составляет протокол, объясняет, что заповедник ─ это не наша и не их собственность, а наших детей и внуков. Изъяв мешки, оставляем простых ребят на просеке досадовать на невезуху. ─ Таких отлавливаем за сутки десятки, ─ говорит егерь, ─ а они все прут и прут! Природу жалко, заповеднику нет с ними никакого передыха! А наказание чисто символическое ─ мизерный штраф, плевать они на него хотели. Через день-два опять их здесь можем увидеть, коль у них совести нет.
Отправляемся дальше. Перебираемся через лесные завалы, огибаем горные россыпи, вброд переезжаем реку с перекатами и вскоре оказываемся на лесной поляне. В окружении деревьев-великанов стоит избушка лесника, рядом навес с запасом дров, сколоченные из досок стол и скамьи, невдалеке ─ колодец. Пожелав нам счастливых мгновений общения с природой, наши провожатые уезжают, и нас обступает таежная тишина. Издали донесся крик оленя ─ это самцы пробуют голос перед гоном. Из подлеска слышится чье-то пиканье и треньканье ─ это подают голос лесные обитатели, принимая нас в свой мир после ухода чужаков. Постепенно лес наполняется множеством далеких и близких голосов, являя великое торжество жизни.
Снаряжаю оптику и полный самых лучших предчувствий вхожу под полог леса. Передо мною стена широколиственных великанов: ильмов долинных, ясеней маньчжурских, перемежающихся кедрами, пихтами и елями. Они все такие высокие, что, кажется, задевают облака, а я под ними внизу как лилипут. Густой подлесок дает жизнь лианам, которые как в тропиках поднимаются вверх и обвивают древесных монстров.
Под ногами шуршит желтая листва, и этот звук эхом разносится по всему лесу. Здесь своя жизнь: снуют в поисках шишек бурундуки, ловят солнечные лучи зеленые ящерицы, медленно двигается богомол, стережет добычу полоз.
Тропинка сворачивает вбок, и меня встречает необыкновенное видение ─ на поляне, на фоне темно-голубых елей, кипит оранжевая пена сказочных папоротников. Своими растопыренными пальцами они как бы пытаются обнять и заполонить весь мир. Солнце, пробиваясь сквозь листву, добавляет им цвета, и они буквально горят, освещая чащу.
Стою за деревом и любуюсь этой древней красотой (папоротнику как виду миллиарды лет), вдруг хрустнула сухая ветка ─ на поляну выходит стайка пятнистых оленей. Трех юных оранжевых самочек сопровождает молодой рогач, горделиво посматривающий на мир из-под своей короны. Внешне спокойные олени напряжены как струна. О землю ударилась упавшая с дерева шишка, и они исчезли, оставив ощущение какой-то сказки.
Выхожу на берег речки Комаровки, которая сегодня тихая, задумчивая и смирная. Но, судя по завалам на ее берегах, толстенные стволы как пушинки раскидывались ею в период тайфуна, так что норов у нее не из легких. По стволу дерева, перекинутому через очередной завал, перехожу на другую сторону и поднимаюсь на гору Грабовая. У подножия нахожу красивейшее растение ─ горный пион, а невдалеке на длинной ножке торчит красная гроздь ядовитой, но красивой ариземы амурской. На вершине полностью заросшей лесом горы, откуда просматриваются уходящие к горизонту заповедные дали, нахожу между стволов сосен лежки оленей.
Где-то здесь, невдалеке от оленей, ходит и тигр. Часто, бродя по заповедному лесу, ощущал я на себе чей-то суровый взгляд, а утром невдалеке от сторожки нашли мы его свежие следы. Это хозяин тайги приходил ночью посмотреть, кто это вторгся в его владения.
И снова дорога летит под колеса, а вокруг кружатся в бесконечном хороводе стройные кедры и березы. Наш путь лежит в аэропорт, откуда мы на небольшом самолетике летим дальше, на восток ─ к красотам Сихотэ-Алиня. Под крылом проплывают голубые сопки, серебряные останцы, бархатные долины, поросшие кажущимся сверху травой лесом. Наконец внизу заплескались волны Японского моря, и самолетик пошел на снижение.
На зеленой полянке, служащей аэродромом, нас встречают друзья ─ и уже другая природа проплывает мимо. Горы здесь несравнимо выше, реки стремительнее и опаснее, а лес уходит так высоко вверх, что его вершины скрываются в облаках. Во всем чувствуется какая-то особая, грозная и суровая красота, омытая ливнями и овеянная морскими ветрами ─ муссонами. Они и создают особенный климат и флору Сихотэ-Алиня. Недаром именно эти места отмечали Н. Пржевальский и В. Арсеньев. В тридцатых годах здесь образован Сихотэ-Алинский заповедник, сохраняющий эти земные красоты для потомков.
Живописный поселок Терней раскинулся по сопкам на берегу реки Серебрянки и как бы выглядывает наружу из-под низкого северного неба. Деревянные домишки, разноцветные заборы, гаражи для лодок на воде, неспешные жители, идущие посередь улочки под дождем, ─ все это как бы вышло из прошлых веков или из русских сказаний и смотрится как в музее. Из современности ─ только проходящая мимо трасса с ревущими лесовозами, спешащими в порты с лесом для Японии и Китая, да редкие легковушки-иномарки.
Вскоре мы грузимся в служебный уазик и въезжаем в заповедный лес. Стеною стоят кедры, пихты, дубы, ильмы, ясени, встречающие нас как старых друзей, шевеля лохматыми лапами. Но что это? На лесной дороге стоит машина, а двое молодцов, увидев нас, пытаются скрыться в лесу. Егерь с карабином наперевес отважно бросается в заросли и вскоре выводит орлов. С ними «улов» ─ четыре мешка шишек. Сборщики путанно объясняют, что заблудились, вообще-то они местные, зарплату никто не платит, и нужда погнала в лес. На появление фотокамеры реагируют вполне адекватно, закрывая лица. Зачем это делать заблудившимся в лесу непонятно. Егерь составляет протокол, объясняет, что заповедник ─ это не наша и не их собственность, а наших детей и внуков. Изъяв мешки, оставляем простых ребят на просеке досадовать на невезуху.
Отправляемся дальше. Перебираемся через лесные завалы, огибаем горные россыпи, вброд переезжаем реку с перекатами и вскоре оказываемся на лесной поляне. В окружении деревьев-великанов стоит избушка лесника, рядом навес с запасом дров, сколоченные из досок стол и скамьи, невдалеке ─ колодец. Пожелав нам счастливых мгновений общения с природой, наши провожатые уезжают, и нас обступает таежная тишина. Издали донесся крик оленя ─ это самцы пробуют голос перед гоном. Из подлеска слышится чье-то пиканье и треньканье ─ это подают голос лесные обитатели, принимая нас в свой мир после ухода чужаков. Постепенно лес наполняется множеством далеких и близких голосов, являя великое торжество жизни.
Снаряжаю оптику и полный самых лучших предчувствий вхожу под полог леса. Передо мною стена широколиственных великанов: ильмов долинных, ясеней маньчжурских, перемежающихся кедрами, пихтами и елями. Они все такие высокие, что, кажется, задевают облака, а я под ними внизу как лилипут. Густой подлесок дает жизнь лианам, которые как в тропиках поднимаются вверх и обвивают древесных монстров.
Под ногами шуршит желтая листва, и этот звук эхом разносится по всему лесу. Здесь своя жизнь: снуют в поисках шишек бурундуки, ловят солнечные лучи зеленые ящерицы, медленно двигается богомол, стережет добычу полоз.
Тропинка сворачивает вбок, и меня встречает необыкновенное видение ─ на поляне, на фоне темно-голубых елей, кипит оранжевая пена сказочных папоротников. Своими растопыренными пальцами они как бы пытаются обнять и заполонить весь мир. Солнце, пробиваясь сквозь листву, добавляет им цвета, и они буквально горят, освещая чащу.
Стою за деревом и любуюсь этой древней красотой (папоротнику как виду миллиарды лет), вдруг хрустнула сухая ветка ─ на поляну выходит стайка пятнистых оленей. Трех юных оранжевых самочек сопровождает молодой рогач, горделиво посматривающий на мир из-под своей короны. Внешне спокойные олени напряжены как струна. О землю ударилась упавшая с дерева шишка, и они исчезли, оставив ощущение какой-то сказки.
Выхожу на берег речки Комаровки, которая сегодня тихая, задумчивая и смирная. Но, судя по завалам на ее берегах, толстенные стволы как пушинки раскидывались ею в период тайфуна, так что норов у нее не из легких. По стволу дерева, перекинутому через очередной завал, перехожу на другую сторону и поднимаюсь на гору Грабовая. У подножия нахожу красивейшее растение ─ горный пион, а невдалеке на длинной ножке торчит красная гроздь ядовитой, но красивой ариземы амурской. На вершине полностью заросшей лесом горы, откуда просматриваются уходящие к горизонту заповедные дали, нахожу между стволов сосен лежки оленей.
Где-то здесь, невдалеке от оленей, ходит и тигр. Часто, бродя по заповедному лесу, ощущал я на себе чей-то суровый взгляд, а утром невдалеке от сторожки нашли мы его свежие следы. Это хозяин тайги приходил ночью посмотреть, кто это вторгся в его владения.
И снова дорога летит под колеса, а вокруг кружатся в бесконечном хороводе стройные кедры и березы. Наш путь лежит в аэропорт, откуда мы на небольшом самолетике летим дальше, на восток ─ к красотам Сихотэ-Алиня. Под крылом проплывают голубые сопки, серебряные останцы, бархатные долины, поросшие кажущимся сверху травой лесом. Наконец внизу заплескались волны Японского моря, и самолетик пошел на снижение.
На зеленой полянке, служащей аэродромом, нас встречают друзья ─ и уже другая природа проплывает мимо. Горы здесь несравнимо выше, реки стремительнее и опаснее, а лес уходит так высоко вверх, что его вершины скрываются в облаках. Во всем чувствуется какая-то особая, грозная и суровая красота, омытая ливнями и овеянная морскими ветрами ─ муссонами. Они и создают особенный климат и флору Сихотэ-Алиня. Недаром именно эти места отмечали Н. Пржевальский и В. Арсеньев. В тридцатых годах здесь образован Сихотэ-Алинский заповедник, сохраняющий эти земные красоты для потомков.
Живописный поселок Терней раскинулся по сопкам на берегу реки Серебрянки и как бы выглядывает наружу из-под низкого северного неба. Деревянные домишки, разноцветные заборы, гаражи для лодок на воде, неспешные жители, идущие посередь улочки под дождем, ─ все это как бы вышло из прошлых веков или из русских сказаний и смотрится как в музее. Из современности ─ только проходящая мимо трасса с ревущими лесовозами, спешащими в порты с лесом для Японии и Китая, да редкие легковушки-иномарки.
Комментариев нет :
Отправить комментарий